 Мониторы
Лёнчик заехал за мной раненько утром. Уложили вплотную к его клавишам мой бас в его восьмёрку и – пару кварталов до Вовчика. Тот уже ждал на улице, увешанный гитаркой и скрипкой. На проспекте Машерова была назначена стрелка с остальными. А вот и жигуль Юрчика со Стэфчиком и журналистом Дзимкой. Все дико невыспавшиеся, но возбуждённые предстоящими приключениями. Мы ехали в Бирштонас на джаз-фестиваль. И это было огромное событие в нашей тогдашней жизни! Музыкантов было пятеро. Игорёк, Вовчик, Лёнчик, Юрчик и я. Группа Игоря Сафонова. Конец марта 1988 года. Нас пригласили в Литву на джаз-фестиваль мирового уровня – Бирштонас-88. И это было очень престижно! Репетировали по утрам в «Каменном цветке» - ресторане, месте нашей ежедневной вечерней работы. С заменой на работе было договорено, и эти пару дней отсутствия представлялись волнующим праздником. Вовчик принёс свою белорусскую сюиту, начали копать… Ковыряли её с умным видом, привнося своеобразие каждого. Всё было душевно и творчески. Смущало только отсутствие живого барабанщика. Но так складывались обстоятельства нашей жизни, что его заменяла ритм-машинка, ямашка самой последней модели. Юрик купил её, одолжив денег где только можно, и возился с ней с утра до ночи. Мы ковырялись вместе с ним, пытаясь вдохнуть жизнь в этот умненький приборчик. А сам Юрик наигрывал «сверху» заложенного ритма со страшно умным лицом и чувством чрезвычайной ответственности. Да он был просто счастлив только тем, что был рядом с нами. И мы тоже это ценили и понимали… Март в Минске, раннее утро, промозгло и серо. Встретившись на Машерова, договариваемся о маршруте. Наконец тронулись. Проспект довольно широкий, и на встречной полосе приближается фура, до краёв загруженная чугунными ваннами. Вдруг одна ванна отделяется от остальных и с размаху падает на асфальт. Мы быстро проезжаем вперёд, но полное ощущение нереальности происходящего. Что это было только что, знак? По дороге Вовчик вытаскивает бутербродики от Ленки, Лёнчик, сидя за рулём, тянется к термосу кофе от Инночки, а я, кажется, лажанулся с этим делом. Но умереть от голода друзья не дадут, это точно. Что происходит в соседней машине, мы не знаем, но догадываемся, что аранжировка та же, в том же чисто джазовом стиле. Всё душевно и по-человечески. Лёнчик, мурлыча, рассказывает бесконечные анекдоты всю дорогу, а там, у соседей, видимо, всех развлекает ДимОн. Просто я так предполагаю. Пара часов дороги, и показалась Литва…
В фойе царит фестивальная суета. Из зала доносятся звуки джаза. Заглядываем – репетирует детский джазовый оркестр. Где организаторы? Ага, нашлись – а вот и мы, гости-белорусы! Так, всё по-деловому! Вот вам программки, аккредитационные бирки, расписание репетиций и ключи от двух комнат в общаге, где предложено остановиться. Фестиваль в три дня по три концерта во второй и третий день. Мы во второй день, второй концерт – нормально. Едем в полнейшей мгле в общагу, размещаемся, начинаем читать программу и видим – последний день, последний концерт – звезда польского джаза, Збигнев Намысловский! Ничего себе! Вот это да! Ночь проходит в безумном волнении – завтра всё начинается. ***************************** Репетиция в первый день с утра, дают буквально полчаса на всё про всё. Звуковики выглядят профессионалами, но отношение их к своим обязанностям меняется в зависимости от статуса артистов. Мы – артисты без статуса, приехали на джаз-фестиваль с ритм-машинкой. Всё ясно – колхозники-белорусы подвалили. Будут играть свой колхозный белорусский джаз. Ну-ну… Начинаем играть и видим, что страшная лажа со звуком на сцене. Долго упрашиваем звуковиков дать ритм-машинку в мониторы. Удалось что-то выклянчить, но всё безумно дискомфортно. Деться некуда – назвался груздем – играй свой белорусский джаз изо всех сил! Настроение подавленное… Наконец первый концерт первого дня. Стоим за сценой, потому как в зале битком. Наблюдаем, наматываем на ус. Диксиленд из Клайпеды, дуэт из Клайпеды – Нарушис-Шяучюлис, и дуэт Волков–Гайворонский из Питера. Последние очень впечатляют. Артистизм, свобода, импровизационность, необычность подачи – здорово! Что день грядущий нам готовит? Во второй день три концерта: в 11, 16 и 20. Хочется всех послушать, но нам выступать во втором. Приходится терпеть, а что делать? В первом концерте ничего особенно не запомнилось, разве что молодцы дети Литвы, лихо играющие джаз. И вот второй концерт и наш выход… Поджилки трясутся, начинаем, ё-п-р-с-т!!! Барабанов в мониторах просто нет, и мы их слышим только из зала, долетающих с опозданием из основных звуковых порталов. Свингуйте, белорусские хлопцы, а мы посмотрим, как это у вас лихо получается. Юрчик побледнел, как смерть, и на лице его безумная искривленная артистическая улыбка. Боркины большие ушки ещё побольшели в попытках выудить из долетающих из зала звуков нужную ему информацию. Начинается остервенелое отчаянье в исполнении, и наш дуэт со Стэфчиком из лирического перешёл в характер драматического. Встречают нас тепло – молодцы белорусы! Лихо выкрутились, не сдались на милость врагу! Ненавистные нам звуковики за пультом ничего и не заметили в погоне за маленькими ручечками на большом таком пультике. Вот так бывает иногда на сцене, так было и в тот злополучный день, блин… Назад историю не откатишь, в ЦК ВЛКСМ Литвы жаловаться не пойдёшь, остаёмся послушать вечерний концерт. И тут начинается кайф… На фестивале явно царит свободный дух чекасинско-тарасовско-ганелинских традиций. Мы для себя этот стиль определили как «гонять собаку». И собаку здесь гоняло большинство исполнителей, и гоняли её, признаться, очень умело и эффектно! И вечерний концерт с Лушасом и Грановской и особенно с блистательным Вишняускасом впечатлил очень сильно. Это был ветер свободы, очень яркий и сильно отличающий этот фестиваль от всего, что мы видели до этого на других фестивалях. Да, литовские музыканты в этом явно преуспевают и плавают как рыба в воде, а мы тут со своей ритм-машинкой? Колхозники приехали в город посмешить публику? Это дело нужно как-то переварить. В общежитии распивается бутылочка в сильном душевном оцепенении. Димон, как может, пытается поддержать нас морально, но… безуспешно. Урок получен, теперь дело за выводами… Третий день тоже три концерта, но в самом последнем гвоздь, десерт, подарок судьбы – сам Збигнев Намысловский! Дикий ажиотаж, и билеты раскуплены задолго до фестиваля, нас предупреждают, что на вечер аккредитационные карточки не действительны. Езжайте-ка вы домой, братки-белорусы, а мы тут сами без вас послушаем Намысловского. Ах, так? Ладно, блин, просочимся всё равно! Что делать, как проникнуть? Ага, есть одна идея! Приходим на первый в 11 утра по карточкам и забираемся на балконе на самую верхотуру. Оттуда нас так просто уже не вышибешь. Мы – партизаны с огромными партизанскими традициями, и это наш конёк. Остаётся только высидеть весь день там, перебиваясь взятыми с собой бутербродами и газировкой. Ну что ж, восприятие искусства тоже требует жертв! Всё, что происходило с утра и днём, помнится уже смутно. Накопившаяся усталость и разочарование собой давали о себе знать. Помнится только продолжение «собачьих» традиций, правда уже не так ярко, как в предыдущие дни. Задача была одна – досидеть и дождаться его – самого главного. И вытерпеть весь этот джазовый аперитив. Досидели!! Программу меняют прямо на ходу. Намысловский опаздывает с прибытием, и Тарасова передвигают во второй «заезд». Тот опытный «собаковод», но все просто наэлектризованы будущим появлением звезды, и поэтому его шумы уже не сильно впечатляют. Наконец, пошёл шумок побольше – приехал-приехал… Народ после второго «заезда» из помещения выпровожен, и в зале остались только звукачи и тихо спрятавшиеся на балконе белорусские партизаны. Колом их оттуда уже не вышибешь никак!
Звезда распорядилась – саундчек один час. На часах 7.30. Концерт назначен на 8. Публика томится в ожидании в предбаннике. Администрация подобострастно пытается убедить маэстро сократить время настройки, но он их просто не замечает. Мы же просто наблюдаем и удивляемся. Звезда чётко отфутболивает назойливых организаторов, приказывает закрыть дверь и начинает настройку инструментов. Звукачи согнулись в восторженном почтении. Это продолжается долго и скрупулезно… – Так, малый барабан… дъу!-дъу!-дъду!… больше высоких. Что в мониторах? Меньше? ОК! Средний том… там!-там!-там!... больше? Меньше? Меньше? Больше! Нижний том… тум!-тум!-тум!... Добавить! Уберите в мониторах чуть-чуть! Теперь прибавьте в мониторах всю сумму… ***************************** Игорёк все эти последние дни был чернее тучи. Ансамбль Игоря Сафонова, и он понимал свою ответственность за всё происходящее. Кроме того, как человек чрезвычайно тонко чувствующий, он понимал, что творилось и в наших душах, а, собственно, это же самое творилось и в его благородной душе. Будучи от природы весьма деликатным, несмотря на внешние массивные параметры, Игорь редко когда выходил из себя. Его терпение, можно сказать, было беспредельнее, чем у всех. И так сложилась его карьера, что проплавав долгие годы на круизных кораблях, он впитал эту внутреннюю свободу очень сильно и как никто понимал претензии маэстро. Да разве же это и были претензии-то по большому счёту? Сойдя на берег, Игорёк, прямо по Пушкину, душил в себе прекрасные порывы и умел сдерживаться в любых провокационных жизненных ситуациях. Но, видимо, что-то надломилось в его душе в этот день, и случилось то, чего никто не смог даже и предположить… На последних ударах нижнего тома, после педантичных указаний маэстро, тело Игоря вдруг резко поднялось в воздух, лицо налилось кровью от волнения, и его обычно тихий и ласковый голос неожиданно яростно прохрипел в тишине зала: – Мониторы!... Мониторы!... А ты… попробуй… как мы… всю жизнь… без мониторов!!! Это был вопль души, яростный и трагический! Намысловский, ничего не понимая, повернул голову в нашу сторону, пытаясь разглядеть, откуда это доносятся столь непонятные звуки. Мы навалились на Стэфа всей гурьбой, усаживая и успокаивая. – Стэфчик, родной, ну успокойся, ну успокойся! Ну, что с тобой? Всё хорошо, Игорёк, всё хорошо! Только не волнуйся, родной! Садись, садись, наш любимый! Успокойся, пожалуйста!... Но все всё понимали до конца! До самого последнего звука, ноты и всего этому сопутствующего. Понимали и принимали те условия жизни, которые предоставляла нам сама жизнь. Наша очень тогда счастливая совместная музыкальная жизнь!... ***************************** Выступление мастера польского джаза было действительно на высшем уровне. Они никаких собак не гоняли, а играли хороший такой современный джаз, играли ярко и очень талантливо! Да, организаторы не ошиблись, поставив маэстро на десерт. Фестиваль удался на все 100%! И мы долго ещё переваривали увиденное на обратной дороге домой, да и вообще всё это произошедшее тогда заставило нас многое серьёзно пересмотреть в своей жизни. Задуматься о ней и как музыкантам, и как просто нормальным людям с этой сложной, но прекрасной профессией… Стэфчик ушёл после тяжелейшего инсульта в декабре 94-го. Юрчик несколькими годами позже перенёс рак и похоронен в Рочестере, штат Нью-Йорк. Лёнчик живёт в Нетаньи, Израиль. Вовчик в Минске, а я в Атланте, штат Джорджия. Нас осталось всего трое, к сожалению. Остаётся только беречь друг друга и вспоминать наших близких – любимых, преданных и талантливых… ***************************** P.S. Квинтет Игоря Cафонова: Игорь Сафонов – альт-саксофон Владимир Ткаченко – гитара, скрипка Леонид Златкин – клавишные инструменты Юрий Пикус – ритм-компьютер Борис Бернштейн – бас-гитара
| |||
Бирштонас встретил диким туманом. Такого я в своей жизни ещё не видел никогда, передвигаемся буквально метр за метром в поисках какого-то дворца культуры, места проведения фестиваля. Наконец нашли…
Наконец, появляется ОН с барабанщиком, басистом и пианистом. Это был сразу большой и бросающийся в глаза контраст. В зал вошли свободные люди. Великолепные музыканты, но отличало их именно чувство внутренней раскованности и свободы.
