Израиль

 

 

   Это была новость! Мой младший сын, Матвей, решил поехать учиться в Израиль. Из Минска, 14-ти лет отроду. Решил сам, а отец с матерью просто поддержали его, в конце концов, испытав при этом достаточно большие муки сомнений. Что повлияло на Матвея – сионистская пропаганда? Поиски себя? Советы окружающих? Недовольство своей жизнью? Романтика? Проснувшееся чувство еврейства? Трудно сказать, скорее, весь этот комплекс, – так мой сын вдруг принял решение стать евреем. Ну что ж... в добрый путь! Мне, например, это всё очень даже знакомо, я и сам мечтал и собирался, но... не сложилось. Пусть сложится у сына. Дай ему Бог!

 

   Израиль! Об этой стране я услышал в глубоком детстве. Семья наша была не религиозна и почти не придерживалась еврейских традиций. Типичная советско-еврейская семья. Немножко идиш, немножко форшмак и тейглах на праздники. Друзья семьи, начинавшие иногда муссировать еврейскую тематику, довольно жёстко пресекались моей матерью – дети кругом! Ей казалось, что так будет для нас с сестрой лучше. Но... шила в мешке не утаишь, детское любопытство не остановишь, как и папину расслабляющую словоохотливость, и я ещё ребёнком узнал о своих многочисленных израильских родственниках по папиной линии. Это была волнующая информация!

 

   В папиной семье было много детей. Мой дед - кузнец, был в этом деле молодец, и на родственников по папиной линии я богат неимоверно. К стыду признаться, память не хранит всю информацию, но кое-что всё же помнилось. Мой дядя Ицхак уехал в Палестину в 1907 году, став отцом шестерых детей. Моя тётя Рахель уехала туда же в 25-том году, родив там двоих детей. Они поменяли фамилию на Бар, чтобы не повредить остававшимся в Белоруссии родственникам, а следующими эмигрантами уже на рубеже 80-ых годов стали два моих кузена из Питера – Боря и Лёня Токарские, дети папиной сестры Гали.

 

   Итого в Израиле было 10 моих двоюродных братьев и сестёр, не считая их собственных детей. Wow! Так хотелось всех их увидеть хоть разочек. Что двигало этими людьми? Жутко интересно!....

 

   Честно признаться – мне повезло. В детстве и юношестве проблемы антисемитизма проносились как-то мимо, и вопросы боевого сионизма мне были незнакомы. В моей музыкальной спецшколе обитало огромное количество педагогов и детей- евреев, да и сам легендарный директор этой школы тоже как-то был не белорус. Музыка – это была профессия, куда евреев охотно пускали, с кем там в ней бороться? Некоторая изнеженность такой ситуации и моя собственная физическая хиловатость нуждалась в романтическом герое. Им и стал двоюродный братик из Ленинграда – Лёня Токарский – человек совсем из другого теста, еврейского боевого, не знакомого мне доселе. Я потянулся к нему, как к моему герою-сионисту. А ему, видимо, было приятно опекать слабенького братишку, почувствовать себя старшим и сильным. Короче, когда он приехал в Минск, накануне своей службы в армии, нам было хорошо вместе. Мы просто притягивались как-то химически. Лёня занимался боксом и поигрывал мускулами, впечатляя дохлого скрипача во время зарядки. Его влияние на ребёнка было весьма ощутимо, всколыхнуло молодую и ещё неокрепшую душу. В мою жизнь вошло что-то новенькое, азартно-возбуждающее....

 

   Братик мой Лёня написал недавно книгу о своей жизни, и мне удалось её прочесть одним из первых. Читая её, я не мог оторваться. Это был триллер, супертриллер о выживании в невыносимо тяжёлых условиях. Оказывается, никто из родных даже и не догадывался о том, что ему пришлось пережить. Я горжусь своим братом! И рад, что мы недавно повидались, но... вернёмся немножко в прошлое.

 

   Увлечение гитарами и этой популярной музыкой перенесло меня немного в другой мир – мир ресторанов, халтур и приключений. Там уже частенько присутствовали люди, не настроенные на соседство с ними носатых личностей, и иногда всё же приходилось постоять за себя. Правда, аранжировки «стояния» были разными...

 

   ...Студенческие годы. Поздно ночью заканчивается ежедневная работа в р-не «Папараць-кветка». Мы с коллегой и другом Яшей уже собираемся домой, как появляется знакомый музыкант Марик. Остались с ним, поболтали, посмеялись и вдруг решили склеить девушек. Дело молодое, знакомое. Девушки быстро склеились, красивые русско-украинско-белорусские девушки. Идём их провожать. Выходим, а за спиной клич: «Ну, жидочки, держитесь! Щас разберёмся, как наших девушек уводить!». Надвигалась беда. Девушки притихли. Пятки ушли в сердце и назад... надо было что-то думать. Пока были на виду – ничего не грозило, а дальше!? Три еврея тоже притихли, лихорадочно ища выход из положения, – и он нашёлся. Неторопливо возвращаемся в ресторан, оставив самоуверенных преследователей на улице, а сами спокойненько выходим на ресторанную кухню и через заднюю дверь во двор, ну, а дальше через забор и, подсадив за... наших очаровательных спутниц, растворяемся с шутками в ночном Минске. Как хорошо, что есть два входа!

 

   После первого курса я съездил в Ленинград и повидался с братом Лёней и его старшим братом – Борей. Два незаурядных человека, каждый, причём, по-своему, были настроены на отъезд. Мы бродили по ночному Питеру, они много рассказывали мне о жизни, политике, израильской культуре, и я впитывал, впитывал и впитывал. Это был другой для меня мир – далёкий, но в чём-то и близкий. Впечатлений была масса. Братья скоро уехали, сначала Лёнчик, а потом и Боря с родителями. Связь прервалась на какое-то время...

 

   Израиль опять всплыл в моей жизни уже в начале 90-х годов, Это была новая волна интереса к этой стране, открылись многочисленные курсы иврита, начался новый поток эмиграции. Я тоже завёлся, в тот момент надо было круто менять свою жизнь, и пришло это решение – уезжать. Записался на курсы – было просто необыкновенно здорово! Новое увлечение придало жизни новый и свежий смысл. Какая-то незнакомая сила подхватила меня и понесла в оптимистическом задоре. Язык-язык-язык!

 

   Учителем сначала оказался израильтянин Игорь. Пожилой милый человек, бывший учитель математики учил нас ивриту. Группа была очень разношёрстная, но вся такая эмоционально-восторженная. На еврейские праздники мы собирались иногда у Игоря, принося свои салаты, а он угощал нас финиками недюжинной величины и божественной сладости.

 

   Учиться было нелегко: всё незнакомое, шипяще-свистящее. Молодёжь же в группе язык схватывала просто на лету, пришлось тянуться к ним изо всех сил. Я повесил на стене у кровати огромную карту Израиля и посматривал на неё ежедневно, в ожидании своей новой жизни. Страха никакого не было, а было только предвкушение волнующего перемещения в новое, неизведанное.

 

   Скоро я поменял курсы и учителя, и новый – Гриша уже был сильный профессионал в языке и великолепный педагог. Мы с Андрюшей, моим коллегой, стали усиленно продвигаться. «Язык нужно выучить здесь – там все по-русски разговаривают!» – шутя заявлял Андрей. Кроме того, в группе были необычайно привлекательные студентки, легко щебетавшие на иврите. Приходилось дополнительно напрягаться, чтобы не ударить лицом в грязь. Правда, всё это продолжалось только три месяца...

 

   Сейчас в памяти остались только обрывки фраз, но фраз, по моему мнению, очень важных и нужных для новой жизни.

 

Ма нишма–гакколь бесэдэр – как дела-всё хорошо!

 

Анахну ба ханут – мы в магазине.

 

Ат бахура яффа мэод – эта девушка очень красивая!

 

Ани огэв отах – я тебя люблю!

 

И вершиной моего «успеха» была фраза:

 

Аль тибальбель эт амоах – не дури мне мозги!

 

   Самые необходимые фразы на первое время, не считая вопроса как пройти в туалет, который я так и не успел освоить, к сожалению...

 

   Но припоминаю и другие моменты этой подготовки. Перед отъездом понадобился очень важный документ. Чтобы получить его в городском архиве, я двинул на улицу Лодочную. Бумага эта была весьма необходима для меня, и я её-таки нашёл в нашем архиве! С трудом, но нашёл. И очень расстроился, не найдя в ней какой-то очень важной мелочи, исправить которую было сущим пустяком для служащих архива. В смятении стучусь в дверь кабинета начальницы архива. Миловидная женщина средних лет, назовём её Тамара Михайловна. Мы в кабинете одни, и я решаюсь на «поступок».

– Тамара Михайловна, ради Бога извините, что Вас отвлекаю, но мне необходима Ваша помощь. Сущий пустяк, здесь и так всё ясно, но нужно кое-что подправить для полной ясности. Я в долгу не...

– Давайте вашу бумагу, я подправлю, – она в минуту подправляет и протягивает мне назад. Глаза её не отрываются от стола. Как? Вот так? Всё просто? Какая благородная женщина! Какие люди здесь работают!

– Тамара Михайловна, просто не знаю, как Вас благодарить! Вы такое для меня сделали! Вы просто... Вы не представляете, как Вы мне помогаете!

– Не стоит благодарности! – Глазки оторвались от стола и холодно посмотрели на меня. А потом пошёл текст, сказанный совершенно спокойно, продуманно и взвешенно.

– А я не только Вам помогаю, я всем вашим помогаю. Всем! Чтобы вы все, наконец, свалили отсюда в свой Израиль, и не мешали бы больше нам нормально жить. Ясно?

   Наступила пауза, я взял свою драгоценную бумажку и бочком-бочком, молчком-молчком двинул к выходу. Сел в трамвайчик и поехал к месту своей временной дислокации. Тамара Михайловна была одним лучших сионистских агитаторов для меня в тот момент. Я был её должником и продолжал процесс сваливания до последнего, но...

 

   В Израиль я так и не уехал. Так сложились обстоятельства. Но мне иногда хочется спросить у таких вот, как эта Михайловна:

«Надеюсь, вам-таки стало лучше с нашим отъездом?»

 

   Израиль так и остался в моих мечтах, как неисполненная надежда, но проявлялся время от времени, благодаря моей профессии. В Минске буквально неподалёку от моего дома открылся еврейский культурно-информационный центр, и нашей группе было предложено участие в концертах, посвящённых еврейским праздникам. Праздников было много – так мы объездили почти все крупнейшие города Белоруссии, играя с восхищением эти замечательные еврейские песни. Естественно возникла мысль – а почему бы и не поехать с такими концертами на землю обетованную? За такое качество и не стыдно! И только недостаточная настойчивость наших шефов, а также всякие сложности, связанные с проблемой выезда и крепостного музицирования, помешали нам сделать это. Но лично я уже поставил себе это в программу-максимум, просто ожидая удобного момента. Так хотелось хотя бы съездить и посмотреть! Терпение, терпение...

 

   В 1993 году родился мой сын Матвей, русый такой еврей в белорусской аранжировке. Его самого поначалу еврейские корни не сильно интересовали, и бумажка эта «золотая» из архива лежала мёртвым грузом. Но, пришло время, и парень завёлся, тоже повесил карту Израиля на стенку, стал выспрашивать маму, бабушку и наткнулся на бумажку. Дело завертелось, и полгода назад он уехал в школу-интернат возле Иерусалима. Папа, к тому времени уже 11 лет проживающий в Америке, решил навестить сына, увидеться с многочисленными родственниками, многочисленными друзьями и по-смотреть, наконец, страну давней своей мечты – Израиль. А вот у меня и билет уже в кармане, и виза. Итак, – шолом, моя мечта!

 

   Всё складывалось как нельзя лучше. У Матвея пасхальные каникулы в школе плюс день рождения. У моих израильских родственников традиция – на пасху собираться вместе в доме моего покойного дяди Ицхака, в деревушке, в центре страны. В это время я и лечу, захватив с собой своё оружие, – скрипку.

 

   В аэропорту сразу узнаю Лёнчика – до боли знакомый мне человек, с легко узнаваемым узким тембриком голоса. Мы не виделись 38 лет. Просто не верится! Рядом с ним его жена, Ракель (Рая) и их младшая дочь. Я чувствую себя дома, это свои. Предстояло сразу ехать в местечко Кфар-Иешуа, где многие мои родственники собрались вместе на пасхальный вечер. Всё было удивительно безукоризненно спланировано по времени. Мы долго разговариваем в машине, вспоминая всё и вся. Раечка трогательно говорит на русском, извиняясь и возвращаясь к ивриту, когда нужно донести до мужа важную информацию. Он, безусловный босс, ругается с ней по-хорошему, по-нашему. Я у своих, дома, в Израиле...

 

   Милый домик в израильской деревушке. Запах навоза, знакомый по месяцам, проведённым на консерваторской «картошке». Вот здесь и родились мои многочисленные родственники, а некоторые и продолжают здесь жить. Начинаю знакомиться. Хозяйка дома – дочь моей покойной двоюродной сестры – Нира. Её отец, оказывается, был профессиональным виолончелистом и играл в Нью-Йоркской филармонии. В доме прекрасное пианино – дочь учится и играет очень прилично. Плюс муж Ниры неплохо играет на губной гармошке. Наши музыкальные гены...

 

   Знакомлюсь и с другим своим двоюродным братиком – Уди. Он сосед, живёт неподалёку. Занимается сельским хозяйством – коровы, куры и т.д. А сам вегетарианец. Мощный такой дядя с необычайно добрыми глазами. Потом другие какие-то родственники, трудно даже всех упомнить и разобраться. А потом и Боря, мой братик из Питера, с женой и дочкой. Уже достаточно пожилой человек, выдающийся учёный, кладезь всяких знаний по всем вопросам. Дети, собаки – все Бернштейны! И похожи чем-то очень-очень! И глаза у всех наши, бернштейновские! Все с интересом меня рассматривают – их родственник из Америки! Никогда не виделись! А хороший он человек? Это ещё вопрос!

 

   Приходит время пасхального ужина. Какой-то приглашённый пожилой дяденька начинает читать тору. За ним продолжают по очереди все, сидящие за столом. В основном, молодёжь, лихо справляясь с ивритом. А как иначе? Это же их родной язык. А потом время от времени они начинают петь. Не сговариваясь, но в одной тональности и очень чисто и ритмично. Вот так, оказывается, здесь обстоит дело с музыкальностью!

 

   Потом наступают вегетарианские блюда. Много! А после хозяйка вдруг объявляет: «Наш родственник из Америки! Известный музыкант!» Всё так естественно и по-родственному. Бегу за скрипкой, ожидающей в багажнике Лёниной машины, и нервно провожу по струнам. Это волнительный для меня момент – не ударить бы лицом в грязь! Наступает мёртвая тишина. Надо было сдать небольшой тест на достойную родственность. Я постарался и, кажется, сдал. Все улыбаются. Вспомнив свой израильский репертуар, я завёлся, и в конце почему-то начинаю играть гимн. Все встают и запевают. Это было и не очень к месту, но и неплохо с другой стороны. Договариваемся о том, что мы все собираемся здесь через неделю на мой концерт. Израиль, я к тебе приехал, наконец!

 

   Дом моего брата Лёни расположен в местечке Макабим, между Тель-Авивом и Иерусалимом. Сам дом напоминает музей и ломится от поделок и предметов искусства, привезенных хозяином со всего мира. Мой братик сделал весьма успешную карьеру в Израиле и долгое время разъезжал по миру, занимаясь самолётным бизнесом.

 

 

   Когда я работал в Японии и отсутствовал дома три месяца – он как раз был по делам в Минске и заходил нас навестить. Жена догадалась снять его на видеокамеру, и по приезде я только смог посмотреть его видеорассказ об израильских родственниках, сопровождающийся страшным шумом наших детей. Матвей тогда ещё не знал, куда занесёт его судьба в будущем, и носился вместе с братом как угорелый, «аккомпанируя» своему знаменитому израильскому родственнику...

 

– Борик, может, по коньячку? За приезд?

– Давай, с удовольствием! А лимончик у тебя есть?

– Фи! Лимон же убивает вкус коньяка. Но если ты любишь – иди и сорви во дворе.

– Как? У вас и лимонное дерево есть? Пойду и сорву, мне за кайф!

 

   Дерево было худеньким, а лимоны огромными, и, как выяснилось, кисло-сладкими. Они время от времени падали с грохотом на землю, и я тут же рвался их поднимать, но хозяева меня останавливали. Они признавали только не упавшие. Ну что ж, я в Израиле!

 

   Назавтра мы поехали за Матвеем. Охрана не пустила нашу машину во двор школы, но Матвей уже поджидал в кустах и скоренько появился на проходной с рюкзачком. 15-летний худющий парень ростом 1м. 80см. Мы обнялись, и я посмотрел на него снизу вверх. Я не видел его чуть больше 2-х лет, и мне показалось, что моего сына за это время раскатали скалкой для теста. Прикольно! Это было одно из его любимых словечек. Ура! Каникулы!

 

   Следующие дни были наполнены встречами с моими друзьями. Мотаясь от одних к другим, я не уставал наслаждаться общением, общими воспоминаниями и ещё раз убедился в том, что никто из них и не изменился внутренне. Мне было очень с ними хорошо, а Матвей, как мой хвостик, молча наблюдал всё это, впитывая. Вероятно так же, как и я в своём детстве, спрятавшись в нише кухонной батареи...

 

   Несмотря на невыносимую 40-градусную жару, нам с Лёней и Рахелью за эту неделю всё же удалось побродить по старинному городу Яффа с его восточными лавочками, проехаться по Натанье и её чудному побережью, посмотреть на Тель-Авив сверху и покупаться там же вечером в Средиземном море, вдыхая чудный восточный аромат. Толпы людей разгуливали вокруг, возбуждённо общаясь, и среди них было очень много красивой молодёжи со счастливыми лицами. А когда жара немножко спала, мы съездили и на Мёртвое море, покрутившись поплавками и в этом чуде природы. Полный набор приключений!

 

 

   Намечавшийся концерт всё же состоялся, и мне вновь удалось увидеть свою новую родню, а также и много новых своих родственников с уже знакомыми добрыми глазами. Эти люди собрались в круг, внимательно слушая и аплодируя от души. Сначала прямо передо мной на полу уселась огромная такая собака-Бернштейн, а потом её место заняли танцующие под музыку маленькие дети моей родни. Они отвязывались и кружились в звуках, а их родители с гордостью и любовью наблюдали за ними. Меня приняли в эту семью, и я это почувствовал. Играть для них было наслаждением, и брат Лёня тоже светился гордостью за удачно представленного родственника.

 

 

 

   Поводить нас по Иерусалиму вызвался мой второй питерский брат – Боря, проживший в Иерусалиме много лет. Мы перемещались за ним, открыв рот, и изумлялись глубине его знания истории этого уникального города. Толпы народа, гудящие машины, арабские мелкие лавочки, спуски и подъёмы по лабиринтам старинных домов – всё дыша-ло этим неповторимым иерусалимским ароматом. Переходя от одного здания к другому, мы наткнулись на группу молодых ребят и девушек в военной форме, отдыхающих прямо на земле. Девчонки с автоматами, положив под голову вещмешки, весело щебетали с парнями из своего подразделения. Это – Израиль!

 

– Матвей, скажи какие у тебя планы после школы?

– Хочу пойти в армию...

 

   Неделя пролетела мгновенно. Пришла эта грустная минута прощания. Раечка довезла нас с Матвеем до его школы. Мы молча обнялись.

 

– Папа, не провожай меня. Я сам.

 

   Он вскинул рюкзак на плечо, ловко нахлобучил кипу на голову и бодро двинул к проходной. Я посмотрел ему вслед, и сердце...

 

   Ну что ж! Удачи тебе, сынок, на этой земле!

 

   Cпасибо вам, Лёнечка и Рая! Мир этому дому!

 

   Пока, Израиль!