Гитара

«Гитара» – сейчас для меня это слово стоит в ряду всех остальных, но я вспоминаю время, когда даже просто его звучание, не говоря о самом предмете, было ощущением чего-то притягивающе-романтического и необыкновенно волнующего. Это была мечта, очень светлая мечта, и вспоминать об этом безумно приятно.

В шесть лет я впервые взял в руки смычок и учился его правильно держать где-то пару месяцев, прежде чем взять скрипку. Мой первый учитель очень серьёзно подошёл к этому делу, у него был завораживающий Левитановский тембр голоса, и я сразу проникся глубоким уважением к своему инструменту. Главный инструмент был определён с детства, а об остальных вопрос вообще не стоял.

Уже значительно позднее вдруг у меня появилось безумное желание овладеть саксофоном. Сказалось, видимо, близкое знакомство с Володей, замечательным альт саксофонистом, поигрывающем в популярном оркестре профсоюзов. У Володи был бесподобный светлый звук с необыкновенно естественной вибрацией, причём извлекать его ему удавалось из любого инструмента как-то очень легко. Это очень впечатляло и вдохновляло, и мне казалось, что если и не в такой степени, то что-нибудь у меня просто должно получиться. Блажен, кто верует!

Володя радостно приветствовал моё увлечение, музыкально я был достаточно подготовлен, осталось только перенести всё это на инструмент. И инструмент нашёлся!

В его оркестре валялся какой-то бесхозный ленинградский альт, он его приладил и отдал в мои руки на время, предварительно объяснив первые духовые премудрости. Мне предстояло самому овладеть гаммой, и это было волнующее предвкушение!

При внесении в дом большого чёрного ящика я, к сожалению, не обнаружил большой радости на мамином лице. Поэтому, пытаясь каким-то образом пощадить нервы родителей и соседей, предложил родителям замечательное место для своих занятий – туалет. Там была отличная акустика, и приближение к светлому Володиному звуку должно было пройти ускоренным темпом, но…

Первое, что я, к своему удивлению обнаружил, это то, что игра на альтушке – это огромная физическая работа, недоступная, к сожалению, моему в те годы хрупкому здоровью. После буквально нескольких оглушительных звуков, голова начинала дико кружиться, и тело прямо-таки рвалось из этого достаточно замкнутого помещения. А второе, в связи с тем, что качество моего звука «немножко» отличалось от Володиного, терпение родителей и соседей начало быстро истощаться. Соседка осторожно поинтересовалась у матери моими успехами на скрипке. Это не предвещало ничего хорошего.

Через несколько дней моих безуспешных попыток дверь в туалет приоткрылась, и прозвучало мамино: «Чтобы этой гадости я у себя дома больше не слышала! Отнеси откуда взял!»

Так закончилась первая попытка овладеть духовыми инструментами. Моё разочарование, видимо, было настолько велико, что даже уже значительно позднее, находясь в военном оркестре при прохождении службы в армии, я категорически отмёл все «жалкие» попытки моего начальства склонить меня к овладению духовыми инструментами. К счастью, там были и другие инструменты, ну а больше попыток проникнуть в эту, вероятно, закрытую для меня область я уже не предпринимал.

Поигрывать немного на гитаре, бас гитаре, фортепьяно и барабанах мне представляется уже вполне достаточным для удовлетворения собственных амбиций. Но ими ведь надо было ещё овладеть. И это тоже было далеко не просто…

Где-то в классе пятом или шестом мои друзья Валерик и Саша вдруг необыкновенно сблизились на почве нового увлечения. Этим увлечением было прослушивание и обсуждение грампластинок артистов чешской эстрады, которые, в свою очередь, пытались подражать американской музыке, и в частности Элвису Прэсли. Они даже пели на английском, и всё это можно было приобрести в советских магазинах, как эстрадную музыку дружественной нам страны социализма.

Валерик здорово снял мелодию, копируя непонятные английские слова русскими буквами. Впоследствии он исключительно профессионально овладел этим «новым» языком, названным им же самим – «Ла-та-ты», и неоднократно применял в ситуациях, где текст оригинала был ему недоступен. Всё звучало исключительно похоже, качество подделки было высокопрофессиональным.

Я не захотел отставать от компании, и после многократного прослушивания этих редких пластинок у меня проснулся интерес. В этой музыке ф-но было главенствующим инструментом, и я прикладывал огромные усилия, чтобы снять и воспроизвести эти волнующие аккорды и ритмы. Дело сдвинулось в сторону признания моими товарищами и моего авторитета в этой области. Джоржи Марьянович, Ратмила Караклаич, Эмил Димитров были кумирами наших школьных складчин, пока… мы случайно не наткнулись в пластинке «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады» на одну песню.

Она начиналась такими словами: «Is there anybody going to listen to my story…Girl, girl…» А потом на этой же пластинке на песню «Michelle». Это было что-то новенькое. И сама музыка, и необыкновенно светлое, яркое и удивительное звучание электрогитар. Это было потрясение, сильное потрясение! Так в нашу жизнь, и в жизнь нашего поколения вошли “Beatles”. Вошли и остались надолго, как и, впрочем, в жизнь и нескольких последующих поколений. Вот тогда гитара, и именно электрогитара, стала волновать меня больше всего на свете. Это было настоящее, длительное, серьёзное увлечение, с которым я уже не расставался всю мою последующую жизнь.

Напротив нашей квартиры жил Валера Р. Его друзья – Боря К. и Женя Г. жили в соседних подъездах. Они были старше меня на год, и не снисходили до общения с такой мелюзгой как я, пока… у нас не появился общий интерес. И этим интересом была электрогитара. Это были продвинутые ребята, информированные, но самое главное – у них была электрогитара. И даже две: белая и чёрная. Самодельные. И это было предметом моей исключительной зависти. Правда, я знал ноты. Все. А они как-то не очень, что позволяло мне иметь надежду на внедрение. А внедряться было куда, у них была своя школьная группа. И они иногда играли на школьных вечерах – предел моих мечтаний тех лет.

Соло гитаристом у них был в группе Славик Ч., живший неподалёку, среди всей этой компании самый продвинутый в гитаре человек. Когда я, быстренько освоив азы, показанные мне моими соседями, был готов уже к продвижению – общение со Славиком сыграло исключительную роль. Он обладал неслыханным для его возраста терпением, подсказывая что-то, ну а постоянным стимулом нашего прогресса был его старший брат Анатолий. Это был уже настоящий профессионал, работающий в аккомпанирующей группе известного белорусского певца – Виктора Вуячича. А позже Анатолий даже какое-то время работал в легендарных «Поющих гитарах».

Нам со Славиком неслыханно повезло в те годы. Иногда у его брата находилась минутка, чтобы прослушать наши достижения, что-то показать, а иногда он мог позволить нам поиграть на его инструменте. Это была фантастическая “Eterna de Lux”, производства ГДР. Играя на нёй, я испытывал, наверное, те же чувства, что и водитель «Запорожца», пересаживающийся в «Мерседес». О таком инструменте приходилось только мечтать, а у меня вообще тогда не было никакого.

Неподалеку от нашей школы находился огромный «ГУМ», и я ежедневно посещал его скромный музыкальный отдел. Меня, в основном, интересовали электрогитары и усилители, а там как назло разлёживались аккордеоны, трубы и пионерские барабаны. Но времена потихоньку менялись, и уже можно было встретить какую-нибудь ленинградскую электрогитару и усилитель «Электрон». Гитара эта напоминала орудие самообороны, а усилитель – какую-то фантастическую тумбочку на трёх ногах, с унизительной мощностью – 10 ватт. Покупать всё это совсем не хотелось, да и было не на что.

Иногда, неожиданно вдруг появлялись электроинструменты стран народной демократии, но тут же моментально исчезали в неизвестном направлении. Правда это направление было хорошо известно людям, хорошо изучившим правила дефицитной советской торговли. Моя же семья не принадлежала к этим людям, так что надеяться мне было не на что.

Белая и чёрная самопальные гитарки моих дворовых друзей выпиливались из ДСП и красились, гриф был из обструганного перила подъездной лестницы, звукосниматели наматывались вручную, колки снимались с дешёвых акустических гитарок, словом это были инструменты не очень благородного происхождения. Струны в натянутом положении находились на таком расстоянии от грифа, что попытки взять какой-нибудь аккорд напоминали упражнения мазохиста и грозили принести увечье рукам гитариста. Плюс настроить их было просто невозможно, они просто от природы не строили по ладам.

Струны брались откуда угодно и какой угодно толщины, а басовых гитар и басовых струн просто не существовало. Снятый с записи бас просто игрался на нижних струнах обыкновенной гитары, и когда, впоследствии, уже появились настоящие бас гитары, для всех нас было большим потрясением это, наконец, реальное звучание реального баса. Но все эти временные трудности нисколько не останавливали, мы продолжали накапливать необходимый самопальный опыт и мечтали о первых заработках, позволяющих нам значительно улучшить свою материально-техническую базу.

Я был технически не состоятелен соорудить самопал, а купить что-то «фирменное» - не в состоянии финансово. Приходилось довольствоваться «случайными связями», но, учитывая мою предварительную скрипичную подготовку, освоение быстро продвигалось. Многие вещи оказались схожими, и я скоро обогнал своих дворовых учителей и стал сам показывать им, куда и что. Особенным моим достоинством было умение снять все партии с магнитофонной плёнки на нотную бумагу, освоить самому, а потом и показать другим. Так в их жизни вошли ненавистные им ноты, а я органично влился в группу на правах музыкального руководителя. Жизнь приобрела новые краски, она приобрела новый – «гитарный» смысл.

Мы стали потихоньку накапливать репертуар. В основном это были песни популярных в те годы рок групп. У Бори К. был легендарный в то время магнитофон «Айдас», прошедший огонь и воду, и способный, наверное, пережить и третью мировую войну. Откуда-то доставались новые записи, я их снимал, и мы по мере сил пытались их воспроизводить.

Женька-барабанщик, каким-то чудом раздобыл обноски барабанов, а усилителями были школьные «Кинапы», аппаратура, выпускаемая для озвучивания кино. Это был всего лишь 10-ваттный огромный металлический ящик, почему-то выпускаемый нашей промышленностью на 110 вольт. К нему требовался ещё такого же размера трансформатор. Оба весили по 32 кг, и только отсутствие выбора и большая любовь к своему делу заставляла нас перетаскивать их с места на место. 

В качестве клавишного инструмента самым популярным в то время инструментом была йоника отечественного производства с романтическим названием «Юность». Огромный и довольно тяжёлый металлический предмет с кучей колёсиков. Но крутить их было всё равно бесполезно, звук практически не менялся, и напоминал ржание испуганной лошади. Стоила она по тем временам огромную сумму – 500 рублей, и приобрести её, естественно, по безналичному расчёту, могли позволить себе только очень солидные организации, а играть на них участники их «супервезучей» самодеятельности.

Поиски надёжной материально-технической базы были уделом всех самодеятельных групп того времени. Приобретение на свои деньги всех инструментов и аппаратуры представлялось немыслимым, поэтому мы всё время подумывали пристроиться к кому-нибудь под крыло в качестве самодеятельности. Надо было постараться найти организацию с достаточными финансовыми возможностями. Их интерес заключался бы в обладании собственным ансамблем для проведения праздничных вечеров, а наш – в наличии инструментов, репетиционной базы и, возможно, свободным использованием аппаратуры и инструментов для других приглашений.

Мы хотели начать зарабатывать деньги, причём в большей степени не для личных нужд, а для приобретения личной аппаратуры и инструментов, позволяющим нам быть более независимым. 

Первыми опытами были школьные вечера, особенно выпускные вечера. Внимание к себе, и в основном женского пола, тоже было стимулом, и очень действенным. Аудитория постепенно расширялась, мне очень запомнилась поездка на Кубань в летние каникулы с группой из соседней общеобразовательной школы. После дневной довольно утомительной работы на виноградниках было большим удовольствием посидеть вечером у костра и поразвлекать присутствующих совместным музицированием на трёх акустических гитарах. Так приобреталось чувство ансамбля и вырабатывалось умение играть на публику, реакция женской части которой тоже представлялось весьма значительным.

О материальных благах приобретённого умения я меньше всего задумывался в те годы, меня больше всего привлекал сопутствующий ему романтизм. Душа моя уже окончательно переместилась в другую музыкальную область. Не переставая уважать классику, я просто влюбился в совсем другую музыку, сначала в рок, а потом и в джаз. Никто этому профессионально не учил в те годы, приходилось всё приобретать на собственном опыте, а также используя опыт других музыкантов и групп. Одной из них была группа «Алгоритмы» из радиотехнического института и их лидер – Женя К. 

Эти ребята были постарше нас, они уже учились в институте, и были группой, занявшей первое место на первом конкурсе бит-групп всего города. Попасть на этот конкурс нам не удалось, но… слухами земля полнится. Поскольку они прилично волокли в технике, их звучание сильно отличалось от звучания остальных групп. Ребята мастерили самопальные усилители и примочки, позволявшие добиться приличного звука, ну а соло гитарист был просто очень талантливым. Их стали приглашать на свадьбы как группу, и это даже стало престижным.

Возле филармонии было кафе «Планета», в котором однажды мне и удалось их послушать. Я не был в качестве гостя, мы с ребятами стояли на морозе снаружи, прижавшись носами к стеклу и были не в силах оторваться. Звучание было прозрачным, ясным, а поведение Жени К. и звук его гитары был просто завораживающим. Его усовершенствованная немецкая “Elgita” просто пела, удивительно напоминая звучание Карлоса Сантаны. Оторваться было просто невозможно, и ещё долго переваривая впечатления, мы потихоньку начали задумываться о поисках своего неповторимого стиля и звука.

Занятия в музыкальной 11-летке были достаточно серьёзные, занимали кучу времени, но, тем не менее, встречаясь каждый день с Валериком, и сидя с ним за одной партой, мы постоянно обменивались новыми музыкальными впечатлениями, часто задерживаясь в школе на пару часов после уроков.

Он не претендовал на инструменталиста, но очень прилично пел, замечательно копируя всех подряд. Постоянно слушая радио, записывая на магнитофон что-то интересное, всё это приносилось в школу, мы это постоянно обсуждали, ну а я, как человек практичный, пытался всё это снять и исполнить. Идея создать совместную группу висела в воздухе и требовала своего разрешения. И, наконец, момент подвернулся. Так появились «Менестрели». Это было уже что-то более или менее серьёзное.

Процесс создания этой группы был сложным и мучительным. Я играл с ребятами из своего двора, а Валерик жил достаточно далеко, в р-не кирпичного завода, и тусовался с другими. Им удалось внедриться в организацию под названием ДСК-1. Это был огромный завод по выпуску железобетонных плит, и отец соло гитариста работал там главным энергетиком. Материальные возможности этой группы были не сравнимы с нашими, но зато мы уже были группой с опытом и своими музыкальными претензиями. Идея воссоединения двух групп овладела нами, но претворить её в жизнь было достаточно нелегко.

Валерик проводил агитацию у себя, ссылаясь на наш профессионализм, а я расписывал своим необозримые инструментально-аппаратурные возможности. Мысль о возможном сокращении штатов при слиянии мы старались отбросить, но зато она не давала покоя всем остальным. Дело даже дошло до того, что однажды вечером в моём подъезде меня уже просто ждали. Мои же коллеги настроились меня хорошенько поколотить, но у них просто не поднялась рука на человека, терпеливо разучивающего с каждым из них их музыкальные партии.

Идею же нашего прихода на ДСК-1 поддержал наш будущий босс, главный энергетик завода – Михаил Фр-д. Он был большим любителем музыки, сильно помогал нам много лет, гордился нашими успехами, а также был рад, что его сын, да и другие пацаны не болтаются на улице, а заняты делом. Я, как внушающий наибольшее доверие, был назначен им руководителем ансамбля «Менестрели» при заводе ДСК-1. Так начались мои «мучения».

Тяжкая ответственность за безумных подростков легла на мои хрупкие плечи. При очередной поломке инструментов или аппаратуры после наших шумных выступлений мне приходилось посреди недели ехать на завод, высиживать часами в кабинете главного энергетика, присутствуя на бесконечных производственных совещаниях, в попытке выпрашивания его помощи в ремонте. В результате он направлял ко мне какого-нибудь мастерюгу с завода, который терпеливо паял и прилаживал всё наше барахло, отпаянное и разломанное. Эти минуты выпрашивания помощи были не самыми сладкими в моей жизни, но я сносил покорно все эти испытания, понимая важность сохранения порядка в группе.

Собирались мы на репетиции каждое воскресенье, и их ожидание напоминало любовные томления первых юношеских свиданий. В воскресенье к утру томления уже перерастали в зуд. Добираться туда было достаточно далеко, но нас это не останавливало, мы все светились радостью, терпеливо ожидая 23-го автобусного маршрута.

Процесс же выставления аппаратуры для репетиций тоже был достаточно романтический. Она вся складировалась на телефонном узле огромного завода, вызывался электрокар, все эти огромные ящики погружались на него, и мы, взгромоздившись на ящики, с шутками и смехом передвигались в сторону заводского клуба.

Подключение этих ящиков занимало достаточно много времени, но это были уже другие ящики, приносившие нашей музыкальной душе значительно больше радости. Это уже была «МОНО» – болгарская голосовая аппаратура, претендующая на звание профессиональной. А у нас их было даже две, так что потаскать было что, но ребятам всё это было только в радость. Появилось новое звучание, стали приходить новые музыкальные идеи, мы стали развиваться.

Усилители же для инструментов не выдерживали никакой критики, и тут я совершенно случайно познакомился с удивительным человеком – Виктором Леонидовичем. Знакомство потихоньку переросло в многолетнюю своеобразную дружбу, несмотря на значительную разницу в возрасте.

Виктор Леонидович проживал с семьёй в доме над магазином «1000 мелочей». И этот путь в его квартиру отложился в моей памяти на долгие годы, поскольку проделывал я его достаточно часто, особенно в минуты больших радостей и больших огорчений.

Человек это был суперталантливый и суперувлекающийся. Каждый приход в его дом был для меня удивительным уроком оптимизма, профессиональности и нестандартного подхода. По профессии это был инженер-электронщик, ну а на самом деле это был изобретатель и крупный специалист в области звука. И первый раз я попал к нему в поисках инструментального усилителя для нашей группы. Так это и продолжилось.

Виктор Леонидович любил поражать своих гостей своими «произведениями». Причём он всегда хитро улыбался, глядя на широко раскрытые глаза и рот посетителей. В числе его «произведений», к примеру, были собранные им самим, по его собственной схеме и конструкции проекционный телевизор и видеомагнитофон. Это в те-то годы! Не говоря о высококлассной акустической системе, качество которой он любил демонстрировать на огромной мощности, к всеобщей «радости» своей семьи и соседей.

Музыкальные вкусы у нас, естественно, были разные, но ему импонировала наша увлечённость. Мы стали потихоньку заказывать у него аппаратуру, высказывая свои пожелания о звуке, стали его постоянными клиентами, не говоря уже о бесконечных ремонтах. Этот человек никогда не терял присутствия духа, терпеливо исправляя или переделывая нашу технику. Причём, он всегда что-то изобретал, часто придумывая какие-нибудь особые штуки, страхующие нашу юношескую беспечность.

Усилители В.Л. выглядели совершенно уникально, напоминая приборы космической станции, да и по звуку были неповторимы. Они пели, окрашивая звучание ярким серебристым тембром. Он даже соорудил для нас специальный блок эффектов, в котором и фуз, и квакушка, и всё остальное было лично им придумано, и сильно отличалось от стандартных клише того времени. Этот замечательный человек очень сильно помог нам искать своё неповторимое звучание – честь ему и хвала!

Постоянно репетируя, группа «Менестрели» стала потихоньку приглашаться на свадьбы, всевозможные торжественные вечера, и не только как коллектив, играющий танцевальную музыку, но и для концертов. Репертуар у нас был самый разнообразный, от советской попсы до популярного рока. 

Правда, один раз, когда мы работали концерт во дворце культуры кирпичного завода, посвящённый очередному …летию советской власти, дело закончилось большим скандалом. Во время исполнения песни “Rolling Stones”, зал завёлся и начал подпевать вместе с нами: “I can’t get no… Satisfaction!” После чего администрация демонстративно выключила электроэнергию посреди песни, сломав всем кайф, и долго ещё грозилась сообщить нам в школу о безобразном поведении. Мы ощущали себя потерпевшими героями, успешно показавшими представителям власти фигу в кармане, хотя это было делом рискованным, и могло закончиться не только разгоном группы, а и гораздо худшим. Но… пронесло! 

Время от времени делались также попытки пропагандировать по мере сил свои произведения, включающие, в основном, наши оригинальные обработки другой музыки.

Валерик хорошо чувствовал вокал, и расписывал его, а я – инструментальную часть. Пришлось потихоньку овладевать всеми другими инструментами, чтобы показывать ребятам, а также это были мои первые, и очень полезные опыты, как аранжировщика. Пытаясь для себя сформулировать потихоньку определяющийся стиль группы, я как-то написал в своей тетрадке – “Rhythm & Blues”. Мне вдобавок очень нравилось, как звучит это словосочетание.

Стиль у нас и впрямь был отличающийся от остальных, что и принесло группе определённое признание и уважение конкурентов, а также нас отличал профессиональный подход. Сказывалось влияние 11-летки. Как-то даже на нашу репетицию пожаловала группа «Наследники» – наипопулярная среди строгих рокачей тех лет. Получить их признание было непросто, но оно было таки получено и скреплено дружно выпитой вместе бутылкой сухого вина.

У группы «Менестрели» появились свои фаны, даже женского пола. Это были своеобразные патриоты, они следовали за нами по всем халтурам, всячески поддерживая морально. Кроме того, нам удалось приспособить один сарай в подвале нашего дома под свой клуб. Ребята натащили туда всякого артистического хлама и назвали его клубом «Папы Карло». И сами, и с друзьями, мы собирались там поболтать, послушать музыку, выпить вина и выкурить сигаретку. Взрослым всё это страшно не нравилось, и они боролись с нами как могли, но выкурить окончательно нас оттуда смогли только неожиданно появившиеся там блохи. С этим «добром» ужиться было просто невозможно, и наш любимый клуб перестал существовать.

Подошло время окончания школы. Вначале оно подошло у ребят с моего двора – они были постарше, а потом и у нас с Валериком. Надо было уже думать об институтах, и двое ребят решило стать архитекторами, а один двинул в иняз. Мне «грозила» консерватория, а Валерик решил поучиться ещё пару лет после школы в музучилище. Мы продолжали встречаться, но уже значительно реже. Как-то наш пыл, как группы, поутих, хотя мы ещё частенько поигрывали в любимом нами Доме Архитектора.

К этому времени на минском горизонте уже засверкала группа «Зодчие» из политехнического института, а вскоре появились и «Песняры». Жителям Белоруссии было чем гордиться в наступающих 70-десятых, а для меня это уже были годы обучения в консерватории, ну и продолжение своей гитарной и около гитарной деятельности. Наша группа как-то потихоньку перестала существовать и, к счастью, нам всем удалось сохранить прекрасные отношения.

Ребята сделали неплохую карьеру, как архитекторы, а мы с Валериком продолжали практиковаться уже где придётся, пытаясь утвердиться в давно выбранной нами профессии – музыканта. С тех пор гитара для меня стала не только моей второй профессией, но и символом. Символом моих счастливых юношеских лет…

Так случилось, что в один прекрасный момент из гитариста я стал бас гитаристом. На достаточно долгое время. И за всю мою музыкальную карьеру у меня было всего только три собственных инструмента, наверное, в силу какой-то консервативности в этом вопросе. Да и с инструментами этими мне очень повезло, они были и есть – замечательные, и я к ним очень привязался. И всегда ощущал их, как существа женского пола, со своими характерами.

Как-то в один прекрасный день к нам в оркестр приехала съёмочная группа белорусского телевидения, чтобы снять небольшой сюжет о музыкантах и их инструментах. И когда дошла очередь до меня, и я стал рассказывать о своей первой “Ibanez”, то комок подкатил к горлу – так стало мне волнительно, ведь она была со мной 14 лет. Мы так притёрлись друг к другу, что у обоих остались следы нашего общения. Она, бедолага, перенесла три серьёзные операции на своём теле, но выжила, и была всё это время самым отзывчивым, самым преданным моим другом. Сейчас у меня уже другой, и тоже замечательный инструмент, но с моей первой я ни за что не расстанусь. 

Пусть отдыхает, в надёжном месте – она заслужила. А кто знает, может и пригодится в будущем? Моим детям…