Аркаша

В 1973 году я приобрёл книгу Алексея Баташёва «Советский джаз», которую зачитывал в те годы, что называется, до дыр. Столько там было всего интересного, неизвестного для меня и волнующего, связанного с пробуждающимся моим новым интересом к этой волшебной музыке – джазу. В книге много иллюстраций, в том числе и о «периферийных» молодых советских джазменах. И под одной из них была подпись – «Аркадий Эскин – пианист-виртуоз из Ростова-на-Дону». На снимке – сидящий у рояля молодой, спортивного вида, симпатичный человек, больше напоминающий боксёра, чем пиниста-виртуоза. Так заочно я и познакомился с Аркадием, посматривая на него тогда снизу вверх, как на мэтра, в той музыке, прислониться к которой я пытаюсь всю свою жизнь…

Впоследствии мэтр с семьёй переехал в Минск и создал группу, аккомпанирующую известному певцу Виктору Вуячичу. Это был коллектив достойный, с великолепными музыкантами, и слушать их было большим удовольствием, особенно когда они ненадолго «отвязывались» джазовыми аранжировками инструментальных пьес. Духовая секция вообще была фантастической и, несомненно, заслуга её создания принадлежала Аркадию Борисовичу. Сам переехал и перетянул других, дав людям возможность нормально устроить свою жизнь. До нас только доходили слухи об их заграницах – Европа, Африка, Латинская Америка и т.д. и т.п. Ну, а чем плохо?

Но, с блеском «Песняров» в те годы, конечно, мало кто мог посоревноваться, и когда ажиотаж на Вуячича уже несколько спал, Борисыч переместился к ним, разделив ответственность за клавиши с ещё одним выдающимся, на мой взгляд, музыкантом – Игорем Паливодой. «Песняры» с этим приобретением неукоснительно должны были скатываться к джазу в моём представлении, но этого не произошло, несмотря на отдельные великолепные сольные куски, блистательно сыгранные нашим мэтром. Вот там мы с ним и познакомились…

Придя в группу, я чувствовал неловкость на первых порах, и стал искать моральной поддержки в своих «одноклубниках», в том числе и в Аркадии. Дело оказалось не совсем простым, и мою юношескую восторженность и доверчивость он, скорее всего, оценил довольно скептически. Это был уже матёрый волк в жизненных отношениях, старающийся не подпускать к себе близко незнакомых людей. Правда, со временем, разочаровавшись в моих карьеристских намерениях, он поменял ко мне своё отношение, и все гастроли мы стали делить наш гостиничный номер на двоих. Возможно, его и подкупила моя хозяйственность в вопросах быта, отдалённо напоминающая ему его личный домашний уют.

Потихоньку передо мной начал раскрываться этот человек, до мозга костей преданный своей семье. Где бы мы только с ним не находились в процессе гастролей, его всегда, и в первую очередь, интересовало то, что происходит в его семье, в его доме на улице Матусевича. Как жена, как девочки, как котик? Интерес этот усиливался по мере географического отдаления от семьи, и постоянно проявлялся в бесконечных телефонных звонках и непрекращающихся поисках подарков, покупаемых с огромной любовью к этим дорогим для него людям. И они платили ему тем же – заботой и любовью!

Алик, как называли его родные, стал потихоньку открываться для меня всё глубже и глубже, поражая своей непохожестью, непредсказуемостью, темпераментом – необычайной человеческой яркостью. Познать его настоящую глубину казалось невозможным, а вот прикоснуться… это было радостью и наслаждением. Если и есть в мире прирождённые АРТИСТЫ с большой буквы, то им и был в полной мере Аркадий Эскин!

С ним было нелегко, иногда просто невыносимо, но всегда-всегда было очень и очень интересно. Меня также сильно поражала дремавшая в этом человеке пружина, готовая резко расправиться в нужный момент и в нужном месте. И именно в тяжёлых жизненных ситуациях это был человек, на которого можно было положиться целиком и полностью, зная его поразительную способность придумывать во всём нестандартные решения. Невозможно сосчитать скольким людям он помог в своей жизни, причём абсолютно бескорыстно. Природа его таланта, и жизненного и музыкального, была чувственная, эмоциональная, он моментально мог настроиться на «волну» собеседника и даже всего концертного зала, и заиграть на этой струне так ярко, так талантливо и самобытно!

…Очередной джаз-фестиваль в Минске, в клубе Дзержинского. Джаз из-под палки и под контролем, что называется, учитывая наше «крепостное» музицирование в оркестре под управлением М. Финберга. Володя Ткаченко написал несколько пьес для малого состава и струнной группы. Алик играл с нами в этот раз, но привязать его к нотам как-то не получалось. Репетиции проходили нудно и бездарно, так что ждать успеха в будущем выступлении не приходилось. Причём и со здоровьем у него не ладилось в самый последний момент, и мы настраивались просто отбарабанить свой номер и поставить галочку. Нехотя переодевшись, поплелись на сцену как заключённые. Народу – полный зал, они нас любят и в ожидании джазовых приключений. «Приключения» начались в самом начале программы, когда струнная группа сбилась с ритма, и началось лихорадочное собирание костей. Одна мысль была тогда – «Скорее бы закончился этот позор!»

Наконец, джазовая баллада, написанная Эскиным. Пьеса играная и переигранная много раз. Небольшое ф-ное вступление. Маэстро впорхнул, как зайчик за рояль, стоявший на авансцене и без паузы зарядил такой волнительный пассаж, а за ним ещё и ещё, что публика застонала, а мы все вздрогнули. А звук! Этот неподражаемый звук Эскина! Это был сигнал к атаке, мы завелись и уходили уже со сцены с гордо поднятыми головами под овации восхищённой и покорённой публики. Откуда что взялось? И на пустом, что называется месте!

В гримёрке переодеваемся в гражданку. Пытаемся переварить и осознать увиденное и услышанное. «Ну, ты видел? – я обращаюсь к барабанщику Вадюше. – Ты видел? Как тебе это всё?»

«Да это всё просто полный п…ц! Просто полный п…ц!» – Вадик выдыхает с присущей ему откровенностью. Володя Ткаченко молча улыбается в усы. Впорхнувший на минуточку виновник торжества делает всем ручкой и тут же испаряется в тумане успеха. Где уж нам такое!

…«Песняры» в Венгрии. Даём серию концертов по воинским частям, а в свободное время наслаждаемся с Аркадием прогулками по Будапешту. Погода, мосты – красота! А сколько возможностей купить подарки своим близким! Проходим в быстром темпе мимо туристского автобуса, из которого долетает до боли знакомая речь на русском языке. Наши в городе! Дверь автобуса открывается, готовая ненадолго выпустить группу советских туристов на улицу Ракоци солнечного города Будапешта. Слышим последние инструкции наставляющего перед выпуском. 

Аркадий Борисович мгновенно преображается, принимает вид человека непонятного происхождения, и влетает в автобус с возгласом: «Русские на выход! – Группа моментально пятится внутрь под ответные крики наставляющего. – Всем оставаться на своих местах! Это провокация! Закройте дверь!» Мгновенно выпорхнув назад и с чувством клёво исполненного долга, «непонятный человек» быстрым шагом продолжил прогулку по Будапешту. Он сиял от сброса артистического адреналина. Я скромно сиял рядом, прикоснувшись…

Алик всегда удивительно сливался со страной своего пребывания. В Турции он был вылитым турком, в Индии – индусом, а в Японии – натуральным японцем. Причём, ему хватало знания всего нескольких слов на каждом языке, чтобы найти полное и абсолютное взаимопонимание с местными «племенами». В Германии он даже умудрился вести концерт, зная всего пару немецких слов. Успех был полный, зрители всё понимали в его комментариях, и обезоруживающая эскинская улыбка довершала начатое покорение. Наблюдать всё это было чудом и великим уроком артистизма. Причём он никогда не поучал, а учил своим личным и талантливым примером.

Юмор и страсть к розыгрышам была у него совершенно другого разлива. Не белорусского. И граница перехода серьёзного в несерьёзное тоже была размыта и улавливалась с трудом, особенно людьми с проблемами в восприятии юмора. Я же просто кайфовал, видя как он с совершенно непроницаемым лицом вдруг начинает «гнать пургу» в отношении к чрезмерно напыщенным индюкам. Тем и в голову не приходило, что известный и уважаемый человек может «опуститься» до какого-то дешёвого, по их представлениям, разыгрывания.

Однажды на очень важном каком-то приёме Аркадий Борисович прицепил на свой выходной пиджак непонятный значок, напоминающий некий орден. Он гордо расхаживал среди гостей, вызывая у них жуткое любопытство. Всяческие попытки кого-либо приблизиться и прочитать текст на «ордене» внимательно им контролировались и пресекались запудриванием мозгов любопытствующих, а также ловкими увёртываниями тела в противоположную сторону. На значке, как выяснилось впоследствии, была гордая надпись – «50 лет Харьковской железной дороге». Непонятно где он его откопал?

Перемещаясь с ним по городам и странам, я постоянно узнавал что-то новенькое в его удивительной биографии. Попав в Тбилиси к его друзьям по грузинскому периоду и, поражённый их хлебосольством, я, открыв рот, слушал об их совместных юношеских похождениях, а в Японии он мне поведал вообще удивительный случай из своей творческой биографии. Работая с циркачами в своей глубокой музыкальной юности, он придумал номер с акробатом, делающим сальто прямо с плечей пианиста. Трудно даже себе представить нечто более оригинальное!

В оригинальности же подхода к людям разных стран и национальностей ему не было равных. «Убивая» в Японии своё свободное время, я увлёкся переговорами и заказами по факсу дефицитных у нас тогда товаров хвалёной японской техники. Заработки наши были вполне достаточными, чтобы позволить сделать приятное и себе, и своим родным. Мой смешной английский тоже оказался вполне достаточным, чтобы вести эти «весьма важные» деловые переговоры по факсу с человеком по имени Имамури-сан, давно занимающимся бизнесом с постоянно циркулирующими по Японии советскими артистами. Так я и получил в награду от Алика прозвище Пал-Секамыч, точно характеризующее моё тогдашнее увлечение японской техникой.

Мы иногда даже пугались этой непривычной для нас японской щедрости, слабо разбираясь в тонкостях японского бизнеса. Мистер-сан шёл на немыслимые уступки в ценах, и мы с Аликом, наконец, решили его отблагодарить. Идея была чисто Эскинская. Вытащив из кармана замусоленные и неработающие наручные часы с цепочкой, найденные, вероятно, просто на улице, он попросил меня отослать нашему японскому партнёру со словами:

«Уважаемый Имамури-сан! От всей души и в знак благодарности за наше замечательное сотрудничество, посылаю Вам в подарок эти часы – антиквариат, доставшиеся мне от моей бабушки. Это 18-ый век, кажется. Пусть они напоминают Вам о нашей дружбе!» Восхищённый этим поступком японский ушлый бизнесмен сделал в ответ нам ещё более громадные скидки на покупки, а также прислал турбозажигалку, всю в золоте и великолепного качества. Пользуясь своими правами именинника, я её выманил у Аркаши, восхищаясь его поистине непредсказуемой предприимчивостью.

Вообще невозможно себе было представить, что его друзей и знакомых можно было где-то не встретить. Даже на Северном полюсе! Они заводились у него с пол-оборота и сохранялись в течение всей его жизни. Он умел слушать людей, говорить с ними на понятные и интересующие их темы. Причём говорить эмоционально, с юмором, будто бы книга Дейла Карнеги была его настольной книгой. Но это не так – правильную линию поведения в общении подсказывал ему не разум, а его сердце. Он этим очень напоминал мне мою маму, им обоим правильные ответы на сложные жизненные ситуации подсказывал Бог. И они просто интуитивно чувствовали, как правильно поступить в тех или иных случаях.

Борисыча по жизни раздирали страшные противоречия. Будучи по природе вполне домашним человеком, и чувствуя себя физически хорошо только дома, он вынужден был скитаться по миру, выполняя своё великое предназначение – быть артистом. Понимая это и пытаясь как-то помочь ему с бытом на гастролях, я столкнулся с огромными трудностями. Моим конкурентом в обустройстве нашего гастрольного быта и правильного питания была его любимая жена – Клара. Выиграть этот «поединок» или даже свести его хотя бы вничью у меня просто не было никаких шансов, как я и ни пытался. Алик же иногда уничтожающе и скептически оценивал эти безуспешные попытки конкурировать с ней в приготовлении пищи, приводя меня в бешенство этими глупыми, на мой взгляд, сравнениями.

Особенно это проявилось в нашей японской трёхмесячной «ссылке». В оскорблённом порыве, получив очередную порцию критики в свой адрес, я попытался его проучить, заставив в какой-то момент самому позаботиться о себе в вопросах приготовления пищи. Он дико обиделся, я остыл, извинился, и мы в результате пошли на «примирение» за столом. После этого я изо всех сил старался приблизиться к этим непревзойдённым Клариным достоинствам, а мой товарищ потихоньку приходил к мысли о необходимости овладения, наконец, хоть какими-то начальными навыками в этом весьма тёмном для него искусстве кулинарии.

…В середе 90-х Аркадий надолго уехал в Европу с уральским Диксилендом. Как-то вдруг днём раздаётся телефонный звонок.

– Боба, привет!

– Алик, ты откуда? 

– Я из Голландии. Всё в порядке. Боба, ты не представляешь?

– Что случилось?

– Ты знаешь, что я сейчас готовлю? Печёнку гусиную жарю. С лучком! А ты знаешь, что печень нельзя долго жарить, а то она становится твёрдой? Ты знаешь это?

Я чуть не прослезился. Мой товарищ сделал просто фантастические успехи в этом новом, неизведанном для него деле. А, впрочем, чему можно было удивляться, зная его необозримые таланты.

Аркаша, светлая тебе память! Нам всем так тебя не хватает…