|
Песняры Ответственный 8-го пульта группы первых скрипок государственного симфонического оркестра БССР! Так записано в моей трудовой книжке. Звучит красиво и ответственно. Вернувшись в Минск и отыграв удачно прослушивание, я оказался в оркестре, с которым было связано столько детских воспоминаний. Романтических воспоминаний! Увы! К сожалению, новые ощущения были более чем прозаические. Первая репетиция. Играем симфонию белорусского композитора Абелиовича. У меня за плечами 16 лет учёбы и практика в оркестре казахского радио. Чувствую себя достаточно уверенно. Но… всё это жутко напоминало игру опытных девочек в скакалки, и мои жалкие попытки к ним пристроиться. Все шпарили что есть сил в диком темпе, пока я старался подсчитать добавочные линеечки. Как только появлялась группа нот мне знакомая, и я уже собирался внести свой вклад в это дело – надо было переворачивать страницу. За первые 45 минут мною сыграно было от силы четыре ноты. Наступило глубокое разочарование. Собой. Мой коллега и хороший друг Марик А. пытался немножко успокоить в перерыве, но на душе было пасмурно. И так продолжалось ещё долгое время, пока не начали появляться настоящие навыки игры с «листа». То, чему должны были научить в школе и в консе, надо было осваивать самому и в процессе работы. Опытные симфонические волки только посмеивались над оркестровыми «салагами». Приходилось брать с собой и учить дома партии, хотя жутко не хотелось, да и обстановка в оркестре была далеко не творческая. Правда, бывали и приятные моменты. Приезжали хорошие дирижёры и бывали удачные концерты, но только эпизодами, а в основном… Со временем я научился мчаться на лихом коне вместе со всеми, и стали закрадываться опасные мысли. В нашей скрипичной группе – 16 человек, и от того, как я играю, и играю ли вообще – мало что меняется. А так хотелось почувствовать себя нужным! И я втайне завидовал духовикам. Их было мало, и с ними считались, а мы… Не радовала и материальная сторона этого дела, оркестр по праву мог именоваться симфонищенским, а потому все крутились и подрабатывали, где попало. Я устроился пианистом в захудалый офицерский р-н «Чайка», входная дверь в зал которого постоянно ударяла по краю старенького расстроенного пианино. Так продолжалось полгода, пока не пришло время идти в армию… Драгоценный опыт, приобретённый в армии, существенно повлиял на мою судьбу. Надо было выбирать между классикой и «лёгкой музыкой», между скучной, мало оплачиваемой, но престижной работой и не престижной, неплохо оплачиваемой и непредсказуемой деятельностью. Было и выбрано последнее, тем более, что душа просто рвалась туда и уже достаточно долгое время. Получив приглашение варьете р-на «Каменный цветок», я проработал там гитаристом около четырёх лет. Впечатления от этих лет очень светлые, у нас был весёлая компания неплохих музыкантов, балет, мы делали концертную программу и были очень посещаемым и популярным местом в городе. А пианист Саша Б. вообще был уникален в своём роде. Типичный самородок, природный виртуозный джазмен, он вдобавок делал приличные аранжировки, так что было чему поучиться. Я продолжал писать, играл на скрипке, гитаре и бас-гитаре, и чувствовал себя достаточно уютно, как… Новость была просто сногсшибательной – «Песняры» пригласили меня на место бас-гитариста!!! Это прозвучало, как гром среди ясного неба. Сбылась юношеская мечта, трудно было поверить в это неожиданно свалившееся на меня счастье. И ответственность, ведь я не был практически бас-гитаристом. Играл, правда, на нём эпизодически и медиатором, как гитарист. Пришлось стать, и по быстрому.
Начались первые репетиции, чувствовалось, как окружающие присматриваются ко мне, надо было зарабатывать собственный авторитет шаг за шагом, потихоньку меняя в себе ощущения гитариста на басиста, пытаясь также постигать и другие, незнакомые мне тонкости. Все были расположены ко мне благожелательно, и дело пошло. Предстояли мои первые гастроли с «Песнярами» – сначала Ташкент, потом Ленинград. Началась другая жизнь… Это были опытные гастрольные волки. Они чувствовали себя очень уверенно на вокзалах и в вагонах, в аэропортах и в самолётах, а также в бесконечно меняющихся, но удивительно похожих друг на друга, гостиницах. Концертные площадки тоже не сильно отличались друг от друга, за редким исключением. В основном, дворцы культуры и огромные дворцы спорта. От бесконечного переезда из города в город, причём повторяющегося помногу раз, терялся интерес к происходящей за окном жизни. Такой своеобразный треугольник: аэропорт, гостиница, площадка – и так много лет. Редкие поездки в Москву или Ленинград, а также за границу, не сильно нарушали монотонность этой нелёгкой гастрольной жизни. Мне же всё было вновь. Большого гастрольного опыта у меня не было, так что было чему поучиться у старших товарищей. Первым моим городом с «Песнярами» был Ташкент. Место достаточно знакомое по моему алма-атинскому опыту. Но всё равно хотелось походить, посмотреть, интересно ведь.… Приезжаем во дворец спорта, а лёд ещё не успели разморозить, и в первый день концертов нет. Я в прекрасном настроении прохаживался по местной достопримечательности – рынку с его фантастическим изобилием. Какие-то незнакомые фрукты, специи, виноград с просвечивающимися на свету косточками, километровый ряд сушёных дынь – Да-а-а!!! Как мне повезло с этими «Песнярами»! Назавтра лёд разморозили и… началось. По три концерта в день. Для ребят это было обыденно, они были полны энергии и после третьего, а я… Я вдруг неожиданно для себя понял, что играть на бас-гитаре это огромная физическая работа. Огромный дворец спорта на 5 тысяч мест, заполненный до отказа. Мы стоим на громадном помосте, и я почему-то с краю. Как посмотришь вниз, так становится страшно. Постоянно моргающий свет и жалкий пульт с нотами передо мной, которых практически не видно. Тут хотя бы отыграть просто свою партию, а надо, оказывается, исполнять какое то замысловатое соло. Да по три раза в день, когда на тебя все смотрят и оценивают, у-у-ух!
Перед самым финалом из зала вдруг раздался истошный вопль: «Муля, Вологду давай!» Это дико напомнило «Караван» на концерте Дюка Эллингтона в Минске. Только ассоциации публики немножко отличались. Недолго думая, мы весело заиграли «Вологду». Успех концерта был обеспечен. Переодеваться уже почти не было сил. На правом бедре расползался огромный кровоподтёк от неподъёмного Jazz-баса. Когда возвращались в гостиницу в тёмном автобусе под аккомпанемент оживлённых артистов преследовала только одна мысль: «Куда я попал???» В гостинице меня тут же пригласил к себе в номер руководитель, вручил какие-то ноты и сказал: «Это новая песня А. Пахмутовой. Сделай-ка аранжировку, и как можно скорее…» Я сидел в номере на своей кроватке грустно наблюдая, как веселится с девушками мой сосед. Передо мной лежали открытые ноты новой ненавистной песни. Бедро ныло и мучило. Зашёл мой коллега, опытный барабанщик, и весело поинтересовался моими делами. Я молча приподнял рубашку и продемонстрировал огромный кровавый синячище. Он удивлённо свистнул со словами: «Ну, и как же ты теперь?« «Евреи умирают тихо», – мой ответ дико рассмешил его, и в хорошем настроении он продолжил обход. Оставшись наедине со своими мыслями и под шумный «аккомпанемент» моего соседа я наконец понял, куда я попал: «Мы цяпер – «Песняры»! Всё оказалось, к счастью, не так трагично. Пульт с нотами скоро уже не понадобился. Кровоподтёк превратился в рубец, появились мозоли на пальцах, а самое главное – появилось чувство выносливости, доселе мне не знакомое. Многое даже стало нравиться и увлекать. Прежде всего, наверное, это огромная энергия зрительского зала, которую иногда удавалось схватить и плыть вместе с ней. Эта энергия была как наркотик, которого хотелось ещё и ещё. Несколько концертов запомнились именно этой сокрушительной людской энергией. К примеру, мы как-то выступали в сборном концерте спорткомплекса «Олимпийский» в Москве для 40 000 зрителей. Огромное волнение испытываешь, находясь при этом на сцене, на которую не заходишь, а взбегаешь. В юбилей Победы, 9 мая, на площади перед оперным театром в Минске должен был быть концерт с военной программой. И мы просто не смогли его вовремя начать потому, как скромному гитаристу никак не удавалось прорваться на сцену сквозь огромную наэлектризованную массу народа. Когда же концерт начался, и публика, разгорячённая спиртными напитками, стала живо реагировать, артисты жутко завелись, и даже в какой-то момент у меня непроизвольно закапали слёзы из глаз. Настолько это было трогательно. Благодаря гастролям с «Песнярами» мне удалось достаточно прилично поездить по своей стране, к примеру, мы были на Байкале, в Коми АССР, на Байконуре, в Баку, Тбилиси – да где мы только не были! И много раз в Ленинграде, Москве, в шикарных залах, в Останкино. Удалось познакомиться и подружиться с огромным количеством популярных и талантливых артистов, это было замечательно! Но одним из самых больших впечатлений была моя первая заграничная поездка на Кубу, на международный музыкальный фестиваль Варадеро. О Кубе до этого момента имелись достаточно смутные представления. Вспоминался бородатый Фидель Кастро, Никита Хрущёв, Джон Кеннеди и карибский кризис. А вот что касается музыки, то кое-какая информация всё же просочилась. 1-го января обычно праздновался день независимости Кубы, и как-то дружно справив Новый Год, мы с друзьями включаем телевизор. Идёт концерт, посвященный кубинской тематике, и объявляется: «А теперь, популярная кубинская группа – Irakere» Мать честная, такого кайфа по советскому телевидению никто не ожидал. Это же наша любимая музыка! Так мы познакомились с именами – Чучо Валдес, Покито де Ривейра и, конечно же, знаменитый Артуро Сандовал! Снят прекрасный фильм “For love or country” о судьбе этого большого музыканта с замечательным актёром Энди Гарсия в главной роли. Фильм очень тонкий и трогательный, так напомнивший мою первую заграничную поездку. Мы улетали в Гавану на неделю в середине ноября 1982 года. В Москве было дико холодно и ветрено, падал снег, и первое, что меня поразило, это было Шереметьево-2, международный аэропорт. Там было так чисто и красиво, и немноголюдно, что выгодно его отличало от многочисленных аэропортов, увиденных до этого. Я прилюдно восхищался. «Подожди, прилетим в Шэннон, вот тогда увидишь», – отреагировали «бывалые». После пары часов полёта мы в Северной Ирландии, пункте пересадки – Шэнноне. Я за границей, впервые! Даже не верилось! Куда-то долго идём по длинному коридору и вдруг… Час был поздний, почти никого в аэропорту не было, кроме пассажиров нашего рейса и работников аэропорта, и у меня было чувство страшной нереальности происходящего. Прямо передо мной выстроились нескончаемые магазины с дивными товарами в чудных упаковках. Они все были разноцветные, расположены соблазнительно асимметрично, сверкая своими многочисленными гранями при полном освещении. Продавцов совсем не было видно, правда, они тут же появлялись, обнаруживая ваши серьёзные намерения. По причине отсутствия валюты, наша группа таких намерений не обнаружила, а перемещалась мелкими перебежками, всё ощупывая и прицениваясь. Время от времени раздавался ласковый женский голос, сообщая какие-то новости о рейсах на давно изучаемом, но всё же незнакомом языке. Наконец, знакомая группа товарищей, устав от впечатлений, собирается кучно за одним из столов и дружно закуривает. Причём, первыми затягиваются бывшие некурящие. Я приближаюсь к ним с мягкой улыбкой: «Мужики, дак это же фиг знает что такое! – А ты в туалет сходи, тогда узнаешь. – Да я вроде как бы и не хочу… Сходи, сходи, потом поделишься впечатлениями», – «бывалые» знали, что посоветовать. Дверь в туалет легко поддалась, и я почувствовал себя Алисой в стране чудес. Тишина, мягкий свет, чудный запах дорогого парфюма и… музыка. Тихая, печальная замечательная музыка, это убивало. Надо было сильно напрячься, чтобы по собственной воле покинуть этот рай земной. «Ну как?» – вопросили курящие артисты и дружно заржали. Я грустно вздохнул: «Заграница…» Уже значительно позднее, через пятнадцать лет, мне снова удалось побывать в аэропорту Шэннона. Предупредив своих спутников о чём-то необычном, был крайне разочарован увиденным. По прошествии стольких лет, и увиденного после, он просто показался мне каким-то захолустьем. Но в тот момент…
Отель выглядел достаточно убого, несмотря на громкое название “International”. Начался длительный процесс заселения, и я вышел из отеля с другой стороны, чтобы осмотреться. Было достаточно душно. В темноте виднелись пальмы, и раздавался знакомый волнительный шум. Шум прибоя – это был океан. И с той стороны океана была Флорида, Америка. Рядом с отелем за столиками сидели какие-то люди, курили сигары и спокойно пили кубинский ром. Мне здесь положительно нравилось. Наконец, получив ключи от номера на четвёртом этаже, и предварительно выяснив, что на испанском «четыре» будет «кватро», а «сколько» будет «кванто», я уверенно направляюсь к лифту. Чернокожая пожилая лифтёрша вопросительно смотрит на нас, указывая глазами на кнопки: «Кванто » – невозмутимо я, на чисто испанском. «Кванто?» – удивляется она. Наконец, совместными усилиями мы добираемся до нужной кнопки. Моя уверенность в испанском несколько поколеблена. А что же будет дальше? Нас поселили втроем. Мои сожители – Игорёк и Анатолий К., приставленный из министерства культуры. Все дико уставшие с дороги, но дружно обследуем номер, выясняя, как включить и выключать кондишн. Заснуть так просто не получается, полны впечатлений. Наконец, мои соседи переглядываются и понимают друг друга с полуслова. «Присоединяйся к нам» – в стаканах что-то забулькало, и опытный министерский работник начинает мелко нарезать припрятанный кусок сала. Я присоединяюсь без слов, знакомая процедура успокаивает и снимает накопившийся стресс. Что день грядущий нам готовит? Назавтра, спустившись вниз, мы обнаруживаем одного из «бывалых», удивительно быстро освоившего местный колорит, и без лишних слов перешедшего на шорты. «Так, берло на шару, тут за углом. Бассейн на улице с левой стороны, сегодня качумаем, но в семь вечера везут на открытие», – и исчезает с бананом во рту. Ослепительное солнце в середине ноября, буквально в двух шагах океан, проплывающие мимо удивительной красоты девушки и звуки самбы, преследующие нас всю предстоящую неделю. Красота!
В столовой нас ждали сюрпризы. Огромное изобилие шведского стола, да ещё и с пивом, не настраивало на активное творчество. Всюду сновали чрезмерно услужливые пожилые официанты, видимо вышколенные ещё при предыдущей власти. Покидание быстро этого заведения требовало неимоверных нравственных усилий. Ну и океан – чувствовать его силу было необыкновенно здорово. Правда, в нём почти никто не купался, кроме наших. Все предпочитали бассейн за углом. Обслуга постоянно поддерживала его в идеальном порядке, да и это был не просто бассейн, а скорее клуб с маленькими магазинчиками, баром и даже концертной площадкой. Постепенно гостиница заполнялась приезжающими артистами всех мастей. Это была итальянская рок-группа “Banco” , бразильская джаз-рок команда в жёлтеньких маечках, группа рэгги из Ямайки с неподражаемыми причёсками из косичек и масса всевозможных других артистов. Все они держались свободно, весело и дружелюбно, передвигаясь в основном по одиночке. Наши держались кучно, скапливаясь возле руководителя и обмениваясь новостями. По добрым советским обычаям нас тянуло к настоящему морю. Такой кайф было испытать в это время года мощь океана, да и немножко загореть. Немножко, конечно же, не получилось, и через пару дней красные носы начали облазить. Но это были мелочи по сравнению с радостью, полученной на фестивале. Приставленная к нам девушка-переводчица была очень мила: «Сегодня мы повезём вас на открытие фестиваля. Программа на пару дней уже составлена. А завтра мы определимся с вами, в какой день можно выступить. Есть варианты, и мы постараемся учесть все ваши пожелания. А пока – отдыхайте!» Что мы и делали. Вечером автобус немного запоздал, и мы пробирались на свои места, когда уже всё началось. А началось такое… Шикарный зал располагался под открытым небом. Сцена представляла собой что-то невиданное. Это были четыре сцены – одна основная и три двигающиеся. Две сцены выезжали справа и слева, а сзади на движущейся вперёд располагался оркестр. Когда мы только усаживались, оркестр поехал на нас, заиграли фанфары, врубился потрясный свет и грянул вдобавок фейерверк. У всех рты так и пооткрывались. Публики было полно, все страшно улыбались, шутили, в зале висел запах кубинского рома, и пошла классная музыка. Звучание было просто удивительно хорошим, на сцене было масса прекрасной аппаратуры, не успевала какая-нибудь группа отъехать на удаляющейся сцене, как приближалась другая сцена, с другой группой. Звуки накладывались друг на друга, а потом сменяли друг друга, и никаких звуковых накладок не наблюдалось. Видно было, что этот процесс у кубинских технарей был отработан тщательнейшим образом. Это был настоящий музыкальный праздник. «Чем-то мы будем их удивлять?» – подумалось мне под булькающие, усыпляющие звуки своих соседей по номеру. Они продолжали снимать накопившийся стресс. Я вышел на улицу подышать запахом океана и переварить увиденное. Невдалеке за столиком сидела небольшая компания артистов, среди которых в центре внимания был один коренастый кубинец. К ним подошли другие, стали знакомиться, и я услышал его фразу. Представляясь, он сказал: «Артуро Сандовал, лучший трубач Кубы».
Той же ночью Артуро Сандовал вместе со своей командой давал концерт в бассейне возле гостиницы. От нашей делегации присутствовали только почему-то мы с Володей-барабанщиком. Тут уже Артуро и его ребята отвязались полностью. Такой бешеной техники, напора и полиритмии я живьём ещё не видел. Мы чувствовали себя как на иголках, не веря своим ушам и глазам, это была действительно гордость Кубы, Музыкант с большой буквы. В таких музыкальных потрясениях проходили первые дни. Наш отечественный худсовет, собираясь на утренние обсуждения возле океана, нащупывал слабые места участников, собираясь ударить с тыла. «Зато мы поразим их нашим славянским вокалом!» – уверенно заявил главный «идеолог», но тут же вечером на концерте появляется какая-то группа с таким вокалом, что нам и не снилось. Поражать оказалось нечем. Через несколько дней переводчица вежливо, но настойчиво поинтересовалась у руководства нашим выступлением, на что ей было сказано об ожидаемом прибытии нашей аппаратуры. Наш родной “Dynacord” не шел ни в какое сравнение с тем, что стояло на сцене и могло быть использовано, но причина была «убедительная», и было выиграно ещё несколько дней отсрочки. В конце концов отступать было уже некуда, и мы нехотя согласились выступить в предпоследний день фестиваля. Обсуждение программы выступления напоминало совет в Филях. Старейшины давали советы, а мудрейший выслушивал и наматывал на ус. Мне тоже захотелось вякнуть своё мнение, и я высказался о предпочтении белорусских народных песен. На что был награждён испепеляющим взглядом и поспешил ретироваться в кусты в виде кубинского песка. Наконец огласилось главное соломоново решение мудрейшего: «Исполняем четыре произведения. Первое – «Коляда», народное. Второе – «Каждый четвёртый», акапельное, про войну. Потом Шурик, сыграет соло. Он большой актёр, и публика вся будет наша. Ну, а на закуску – «Журавли на Полесье летят», где Игорь пригвоздит всех к позорному столбу своей высокой, как у Сандовала, нотой» Петь о жертвах войны, а потом устраивать кастрюльное соло в этом царстве ритма? Это казалось верхом недомыслия, но начальству виднее. Сказано-сделано, и мудрейший удалился на просмотр очередной серии «Хождения по мукам», каким-то непонятным образом показываемой кубинским телевидением.
Каждый день были замечательные концерты с совершенно изумительными и совсем не похожими друг на друга по стилю группами артистов. А после фестивальных концертов стало хорошей традицией устраивать так называемый “drink-session” на берегу океана. Кубинский ром сближал все стили музыки, никакой амбициозности не наблюдалось, оставалось только пожалеть о своих достаточно неглубоких знаниях иностранных языков. Наступил и день нашего выступления. Мы стояли за сценой в волнении вместе с громадным чёрным кубинским «технарём», державшим в своих ручищах огромный жгут кабелей нашего законтачивания со звуковым пультом. Услышав какую-то команду, он моментально подсоединил этот жгут и дал нам рукой знак, мы и поехали… Всё это напоминало начало собачьего забега. Начав играть и приближаясь потихоньку к середине сцены, артисты сразу почувствовали эту восхитительную энергию публики, настроенную более чем благожелательно. Терять нам было нечего, и мы старались изо всех сил. Всё выступление одновременно снималось кубинским телевидением, без всякой подготовки и удивительно профессионально. Операторы бесподобно чувствовали, что происходит на сцене, и бесстрашно ложились к артистам под ноги, ловя свой ракурс и при этом нисколько не мешая играть.
Это был предпоследний день фестиваля, публика завелась и реагировала очень чутко. А когда Шурик, широко улыбаясь, начал колотить по кастрюлям изо всех сил, и все артисты, предварительно совсем не договариваясь, схватили ближайшие шумовые предметы и включились в эту всеобщую вакханалию, всё больше и больше заводя зал, успех был обеспечен. Мудрейший оказался прав, этот номер был стопроцентным попаданием. После выступления за кулисами нас уже ждали. Меня лично остановил Бисер Киров. Разводя руками и широко улыбаясь, он закричал: «Борис, ну а ты оказывается – шоумен! Молодцы, ребята!» Начальство удалилось на переговоры. Как потом выяснилось, американский продюсер, приехавший с ямайской рэгги-группой, тут же предложил подписать контракт на тур по Штатам. Но ему в очередной раз было отказано и были предоставлены телефоны Госконцерта. Обидно, конечно, но… В этот день мы чувствовали себя победителями на очередном “drink-session”… Москва встретила холодом и снегом, а у нас были загорелые лица и облезлые носы. В вагоне поезда я случайно встретил Мишу З., старого хорошего приятеля, возвращавшегося тоже, как и мы, в Минск. И зажав его в тамбуре, не мог остановиться, делясь своими впечатлениями об этой поездке. С тех пор было много поездок, много стран, но эта запомнилась особо. Всё-таки первая!
|
|
|
Знаменитая группа к тому времени уже, на мой взгляд, проскочила пик своей популярности, но с приходом моих школьных и консерваторских друзей обретала как бы второе дыхание. Мне очень хотелось не ударить лицом в грязь, поддержать это дыхание и внести свою лепту. Да просто стоять на одной сцене с легендарными и уважаемыми было за честь. Был отпуск, я набрал кучу нот, записей и стал отчаянно терзать одолженный по такому случаю Fender “Jazz bass”. И осваивать было что, появились первые трудовые мозоли.
На третьем вечернем концерте я уже доигрывал на автопилоте. В какой-то момент голова вдруг сильно закружилась, меня качнуло в сторону заканчивающегося помоста, и в голове пронеслось: «Только бы не упасть вниз!!!» Слава богу, свет вовремя включился, сознание вернулось, и остатки воли дорулили до финиша.
На Кубу мы прилетели уже поздно ночью. За окнами пошарпанного аэропорта виднелись пальмы. Запах стоял необычный. Таможенники усиленно рылись в наших вещах, безжалостно доставая куски сала и палки твёрдокопчёной колбасы. Их картонные коробки уже были до отказа забиты этими замечательными советскими «сувенирами». Необычный запах тропиков смешивался с привычным запахом сала, создавая неповторимый аромат. Рассевшись в дряхлом автобусе, мы в потёмках двинулись в сторону Варадеро, курортной кубинской деревушки. Запахи уже перестали смешиваться, оставаясь одним незнакомым, но страшно волнующим запахом Кубы. Я судорожно пытался вспомнить известные мне испанские слова.
В том, что он был прав, мы убедились буквально на следующий день. Выступал очень милый аргентинский певец и, вероятно по его просьбе, Сандовалу нужно было сыграть небольшой проигрыш – это было неподражаемо. Он уверенно начал, появившись из-за кулис, и медленно пошёл к микрофону. На открытом воздухе инструмент звучал очень мощно, а когда звучание усилилось микрофоном, показалось, что в зал полетела торпеда. Звук, вибрируя, пел, взбираясь всё выше, зал просто задохнулся от кайфа. 
И тут возник Бисер Киров. Этот красавец-мужчина появился неожиданно на пороге столовой, узнав «Песняров» по предыдущим гастролям, громко приветствовал их возгласом «Шолом, Песняры», и уверенно устремился к еде. Вообще его появление на этом фестивале было и остаётся для меня загадкой. Сам он не выступал, а единолично занял номер-люкс, и чувствовал себя в Варадеро хозяином. Как выяснилось, в его родословной было намешано много чего, он бегло говорил на нескольких языках, и напоминал своим поведением Остапа Бендера. 